Циркуляция товаров и коммерческая жизнь в средневековой Европе не затухала, хотя христианство, проповедуя евангельскую бедность, относилось к ней с презрением. Иоанн Златоуст прямо говорил, что «ремесло купца неугодно Богу». Эту тему развивал и Фома Аквинский, утверждая, что «торговля имеет в себе нечто постыдное», впрочем, полностью осознавая ее необходимость. Со временем, в XII в., профессия купца была морально реабилитирована генуэзским архиепископом в его «Золотой легенде», где он самого Христа уподобил купцу, который на корабле креста приплывает, дабы дать возможность людям обменять земные, преходящие вещи на вечные.

В VII в. происходит сдвиг торговых путей на север Европы. Пе­реориентация была связана с тем, что возникший арабский хали­фат отрезал европейские рынки от африканских и восточных, а также с развитием большого торгового пути вдоль берегов Север­ного моря. Западными первопроходцами этого пути стали фризы, обосновавшиеся во Фрисландии и Зеландии (территории совре­менных Бельгии и Нидерландов). Именно они сумели связать бри­танский запад со скандинавским востоком. Последователями фри­зов по освоению этого морского пути были кельты, англосаксы, франки, скандинавы и славяне. Изменение торговых маршрутов четко прослеживается в эволюции денег. От золотого «триента», составлявшего треть (отсюда и название) римского су или визан­тийской номисмы, переходят к чеканной серебряной монете с над­писями на местных языках.

Купцы старались отдавать предпочтение водным путям: как морским, так и речным. Это происходило из-за многочисленных налогов во всех крупных городах, а также бессчетных сборов – за переезд через мост и переход через брод, за поднятую пыль, за ремонт дороги и т.п. Морские торговые связи были столь отлаже­ны, что когда ирландскому миссионеру Колумбану в начале VII в. Понадобилось из Нанта вернуться на родину, то никаких проблем с морским транспортом у него не возникло.

Сухопутные средства сообщения были в средневековой Европе частично унаследованы от варварских народов, а частично доста­лись в наследство от античности. Для передвижения использовали легкие двух- и четырехколесные повозки. Они и положили в XIV в. Начало пассажирским экипажам многих видов. Для перемещения грузов пользовались большими крытыми грузовыми телегами, где колеса часто представляли собой сплошные деревянные диски. В связи с незначительной потребностью в транспорте для перевозки людей в период раннего Средневековья особого внимания на его усовершенствование не обращалось. Все отличие между грузовыми повозками и повозками для путешественников заключалось только во внешней их отделке, поэтому последние отлича­лись нередко роскошным убранством. Во Франции с XIII в. были экипажи, украшенные резьбой и росписью на наружных стенах кузова. Сверху кузов по обручам был обтянут дорогими коврами а внутри помещали множество подушек для ослабления толчков во время езды. Лошадей, чтобы их вид соответствовал убранству экипажа, нередко покрывали дорогими попонами.

Кроме повозок продолжали использовать для путешествий и носилки (портшезы). К ним прибегали преимущественно больные путешественники, а также те, кто предпочитал этот, безусловно, более дорогой, но комфортный способ передвижения, езде на лошади. При дальних путешествиях в них впрягали по одной ло­шади спереди и сзади. Погонщик в этом случае шел с кнутом около носилок. Достаток и социальное происхождение проявля­лось в этом случае в изящных украшениях портшеза и дорогих занавесях и подушках. Экипажи, из-за их крайне ограниченно­го использования, мало подвергались изменениям. Вплоть до XVI в. путешественники ехали или верхом, или на специальных носил­ках, которые везли лошади. Указом Филиппа Красивого (1294) пра­вом пользования экипажами обладали лишь женщины княжеского происхождения и их ближайшее окружение. И поэтому даже в XV в. использование экипажа воспринималось как роскошь и было ред­ким явлением.

Купцы, военачальники, послы, а также путешествующие бо­гатые люди при поездках на дальние расстояния пользовались итинерариями – дорожными путеводителями, составленными на основе рисованных карт с иллюстрациями.

Регулярное дорожное сообщение в раннее Средневековье суще­ствовало в Южной Европе благодаря римским дорогам, которые начинают свою вторую жизнь, когда их стали восстанавливать, с VI в. В то время на карте Европы появились новые, первоначально варварские, королевства. Надо отметить, что характерной чертой всего Средневековья была обязанность – как горожан, так и крес­тьян – поддерживать порядок на тех дорогах, а также мостах, ко­торые находились на их территориях. Они обязаны были их чинить и мостить. По мере распространения христианства подобный труд стал считаться богоугодным делом.

В Центральной Европе первая дорога государственного значе­ния была построена между Майнцем и Кобленцем. Ее ширина составляла около 6 м. Плиты, которыми была вымощена ее проезжая часть, демонстрируются в некоторых музеях. Всю Цент­ральную Европу пересекала хорошая грунтовая дорога – «виндобондская стрела». По ней шел Янтарный путь. Из Прибалтики к устью Немана и далее до Виндобоны (Вены) везли янтарь. Эко­номический подъем конца I тыс. вызвал бум дорожного строи­тельства по всей Европе.

 

Не отставала в решении этих проблем и Византия. Лучшие до­ги империи были на Балканах. Они опоясывали все горные хребты. Дороги шли через Триест вдоль Дуная к Черному морю и далее к Константинополю. На этих магистральных дорогах повсеместно были построены караван-сараи, где путешественники могли отдохнуть, принять пищу, а также осуществить любые торговые операции. В Европе они назывались приюты, госпитали, стран­ноприимные дома. Как правило, они располагались, как своего рода «межевые столбы», на расстоянии дня пути друг от друга. Они напоминали большие амбары, куда свет проникал через бой­ницы, проделанные вместо окон. Людей помещали на помостах, расположенных вокруг крытого двора, и к этим помостам привя­зывали лошадей. Таким образом, каждый мог видеть свое живот­ное и не беспокоиться, что его украдут.

Особое значение Константинополя в жизни Византии, широ­кий интерес к его истории и достопримечательностям, нужды многочисленных путешественников, посещавших столицу империи, вызвало появление ряда путеводителей. Первый из них был состав­лен еще в позднеантичное время – VI в. Этот vademecum, напи­санный на латыни, носил название «Град Константинополь – Новый Рим».

По большей части путеводители были не очень высокого клас­са, давая разрозненные исторические и топографические сведе­ния о столице. Один из них, «Краткий исторический обзор», от­носится к VIII в. Более подробный путеводитель «Отечество Кон­стантинополь» был составлен на рубеже X–XI вв. Он состоял из трех частей. В первой рассказывалась собственно история возник­новения города и отдельных городских районов, во второй дава­лась топографическая структура Константинополя, а третья пове­ствовала о главных достопримечательностях столицы – городских памятниках, дворцах как императора, так и частных лиц, банях, больницах, монастырях, церквах и т.д. Отдельно рассказывалось о постройке и освящении храма Св. Софии. По структуре эта работа очень сильно напоминала современные путеводители. И кроме подробной и точной топографии города «Отечество Константинополь» базировался на очень широком круге источников. В нем ис­пользовались произведения Прокопия Кесарийского, Иоанна Лида, патриарха Фотия, хронистов VIII-IX вв. и др.

Путешествующих было много, но дороги были совсем не безопасны. Шайки разбойников могли ограбить кого угодно, в том числе и пилигримов. Разбоем занимались даже рыцари, а иногда и более знатные сеньоры: графы и бароны, которых «интересовали» богатые купеческие караваны.

Путники вне города чаще всего находили приют и защиту в монастырях. Здесь они всегда могли получить кусок хлеба, безопас­ный ночлег и благословение их дальнейшего пути. С XIV–XV вв. во всех сколько-нибудь крупных городах существовали гостиные дво­ры. Там могли остановиться путешественники за умеренную плату. Кроме того, во многих трактирах были комнаты для проезжих.

 

Еще один вид путешествий был характерен для Средневеко­вья: внутренняя колонизация. Это явление было присуще многим регионам Европы, но особенно ярко оно проявило себя на Пиренейском полуострове.

Одной из христианских святынь, находившихся в Галисии, была могила Святого Иакова (Сантьяго). Она привлекала паломников буквально со всей Европы: из итальянских, французских и гер­манских земель. Всех пришельцев из Западной Европы жители Пиренейского полуострова называли франками. По пути продви­жения паломников – а они, пройдя четыре гряды Пиренеев, сле­довали через земли басков, Кантабрию, Астурию, прежде чем попадали в Галисию, где находилась могила апостола, – стали возникать новые поселения и расширяться старые.

Испанский король Санчо Наваррский в X в. распорядился о стро­ительстве многочисленных приютов для путников. В следующем веке король Наварры и Арагона Санчо Рамирес освободил паломников от всех видов пошлин в первых городах после Пиренейских перева­лов – Хаке и Памплоне. Для привлечения новых поселенцев из паломников многие населенные пункты стали получать различные льготы и привилегии. В XI в. приюты – альбергерии и оспиталии, где паломники и лица, их сопровождающие, могли не только отдох­нуть, но и получить медицинскую помощь, обменять деньги, по­являются на протяжении всего пути следования пилигримов по испанским землям. При альбергериях и оспиталиях стали появляться и кладбища для пилигримов, содержавшиеся за государственный счет. Приюты на горных дорогах обязывали их смотрителей во вре­мя снегопада или тумана звонить в колокола, указывая странни­кам дорогу к жилью, если надо, то они должны были выступать и в роли проводников. Должности смотрителей скоро стали дефи­цитными, так как они очень высоко оплачивались, а их владельцы за столь важную, нужную и опасную службу получали различные льготы, а некоторые даже возводились в дворянское достоинство.

Но кроме паломников привлекались сюда и просто иностран­ные поселенцы, в частности торговцы. Зачастую они получали льготы на монопольное снабжение паломников хлебом и вином, все жители становились свободными, независимо от своего прежнего состояния, могли иметь движимость и недвижимость.

Регулярные контакты с иноземцами носили не только торгово-экономический, но и научно-образовательный характер. «Путеше­ствия за знаниями» становятся характерной чертой Средневековья.

После падения Западной Римской империи начался закат и просвещения в Европе. В возникших на ее развалинах варварских королевствах грамотных людей было крайне мало. Немногие умели читать и писать. Император Карл Великий ставил крест вместо подписи, будучи неграмотным. Епископы, собиравшиеся на церковные Соборы, также чертили кресты вместо подписей. Позволено было поставлять в священники того, кто может читать Евангелие и буквально пересказывать содержание прочитанного. Книги были настолько редки, что их продавали за астрономические суммы. А принесение книги духовного содержания в дар церкви награж­далось отпущением грехов. Значение не столько науки, сколько грамотности осознавалось многими. Постепенно на базе монасты­рей, а впоследствии и городов как центров культуры возрожда­лась книжность и ученость, шел процесс становления и развития школы.

 

Первым университетом можно считать Болонский, основан­ный в конце XI в., следом возникает Парижский, существовав­ший уже в начале XII в. как «всеобщая школа», он оформляется в университет учредительной грамотой Филиппа II Августа «О пра­вах Сорбонны» в 1200 г. и папской грамотой 1230 г. Париж в средние века называли «городом науки» и «новыми Афинами».

В XIII в. были основаны Оксфордский и Кембриджский уни­верситеты в Англии, Саламанкский в Испании и Неаполитанс­кий в Италии. В XIV в. они возникают в Праге, Кракове, Гейдельберге, а к 1500 г. по всей Европе было уже 65 университетов. Университеты разделялись на факультеты и «нации».

Младший факультет разбивался на «нации» – землячества, которые объединяли студентов, прибывших в данный универси­тет из одного города. Три старшие факультета – теологический, права и медицинский – «наций» не имели, ввиду их малочислен­ности.

Часто, узнав о выдающихся умах, молодые люди проходили пол-Европы, чтобы послушать того или иного философа или тео­лога. Вокруг блестящих ученых собирались студенты со всей Европы. Одним из «самых блестящих умов своего времени», по опре­делению современников, был схоласт Пьер Абеляр (1079–1142), который прославился также как блестящий педагог. Другим цент­ром притяжения молодых умов был идеологический противник Абеляра – философствующий мистик Бернар Клервосский (1019–1153). В XIII в. Парижский университет притягивал студентов тем, что там преподавали последователи философа Аверроэса (Ибн-Рушда), давшего своеобразную «материалистическую» интерпретацию воззрений Аристотеля и развившего философские взгляды Авиценны (Абу Али ибн-Сины). А другим «философским полюсом» становится теолого-рационалистическое учение Фомы Аквинского (1125– 1274) – томизм (ставший со временем официальной доктриной католической церкви) – собиравшее также не­мало восторженных учеников. Но надо отметить, что число студентов, учившихся на богословском факультете, не превышало 2-3 % от общего числа учащихся.

Большое число студентов в XIII в. собиралось на лекции окс­фордского профессора Роджера Бэкона (ок.1214 – ок.1292), кото­рый преподавал естественнонаучные дисциплины: физику, химию. О его опытах ходили совершенно фантастические рассказы Студенты утверждали, что он создал говорящую медную голову металлического человека и собирается сделать мост из «сгустив­шегося воздуха». Репутация мага и волшебника очень способство­вала его популярности среди учащейся молодежи. Его наиболее выдающимся продолжателем был Уильям Оккам (ок.1300–1350).

Желавшие получить высококвалифицированное медицинское образование ехали в Салерно (Сицилия), где под покровитель­ством местной правящей королевской династии процветала медицинская школа. На интернациональный характер этого учебно­го заведения указывает и легенда о его происхождении. Считалось, что у истоков Салернского университета стояли латинянин, грек, иудей и араб. Именно здесь была написана европейская медицин­ская средневековая энциклопедия «Салернский кодекс» Арноль­дом да Виллановой.

В Болонском университете в XII в. преподавал лучший юрист того времени – Ирнерий (1055–1130), совершивший рево­люцию в правоведении. Он сумел собрать отрывочные сведения юридических пассажей в единый корпус Римского права, снаб­женный подробнейшими комментариями. Болонский универси­тет был очень популярен в Европе. Именно он первый стал назы­ваться Alma mater studiorum (мать-кормилица знаний). Престижность этого университета была подтверждена множеством студентов из самых разных стран. В этом университете завершил свое образова­ние, получив степень доктора философских наук, а затем и став его ректором в 1481–1482 гг., выходец из Руси – Юрий Дрогобыч.

Тот замечательный ученый-путешественник, родом из-под Львова, закончил Краковский университет, совершенствовал свое об­разование в Венгрии, откуда пешком пришел в Италию. Там Ю. Дро­гобыч изучал медицину и астрономию в Падуанском университе­те, где он встречал своих соотечественников, что подтверждает космополитичность студенческого мира в средневековой Европе. Юрий Дрогобыч преподавал во многих университетах Италии. На склоне лет он решил возвратиться в родные края. По пути на родину он на некоторое время остановился в Кракове, где его попросили почитать курс по астрономии, считается, что одним из его слушателей в это время был Николай Коперник.

И. В. Цветаев в одном из своих писем из Болоньи писал следующее: «Только благодаря университету объясняется превращение Болоньи в интернациональный город, на улицах и площадях которого можно было слышать почти все языки Европы и встретить такое разнообразие нравов, обычаев, привычек этих студентов – пришельцев из чужих и дальних стран». Студентов-иностранцев было в Болонском университете такое количество, что в нем было создано две корпорации: Ультрамонтанов (иностранцев) и Цитромонтанов (собственно итальянцев), причем во главе каждой кор­порации стоял свой ректор.

Принципы функционирования университетской системы были едины для всей Европы. Университеты в какой-то степени играли интегрирующую роль, усиливая универсалистские начала. Степень, присуждаемая университетами, должна была признаваться во всем христианском мире. Гарантом этого выступала универсальная власть того времени – папство. Ибо именно папы давали хартии, узакони­вавшие университеты. Иногда, правда, подобные хартии давали ко­роли и императоры, но затем, как правило, испрашивали соответ­ствующий документ у римского папы. Соответственно, не признать научную степень кого-либо – значило бросить вызов не просто католической церкви, но ее руководству. Данная практика давала воз­можность обучаться европейцам там, где они считали для себя наи­более приемлемым, инициируя «научный или студенческий» туризм.

 

Но университеты присваивали ученые степени независимо ни от кого. Ни церковная, ни светская власть не вмешивались в этот процесс. Это гарантировало научно-педагогической деятельности свободу, какой не знала ни ученая Византия, ни мудрый араб­ский Восток. Кроме того, в Европе ученая степень снимала соци­альные различия.

В Парижском университете было четыре нации факультета ис­кусств: французская, нормандская, англо-германская и пикардийская. Они считались автономными корпорациями, образовывавшими с тремя высшими факультетами университетскую федерацию.

Прибывший в Париж студент приписывался к одному из пре­подавателей «своей» нации. У студента при этом практически не было возможности выбирать себе преподавателя. Решающее зна­чение здесь имела близость их родных мест. Например, студент из Венгрии мог получить руководителя из польских или австрийских земель, если не было преподавателя из самой Венгрии. Но бывали и исключения.

Магистр-руководитель вносил его в книгу прокурора наций, то было необходимо для представления его в дальнейшем к эк­замену на степень.

В Византии средняя платная школа создавалась первоначально самими учителями-грамматиками и была редкостью даже в боль­ших городах. Желающие обучиться наукам отправлялись к известным ученым-эрудитам. В IV–VI вв. научными и культурными центрами были Афины, Антиохия, Бейрут, Александрия.

Именно в Константинополь, в первую очередь, покидая родные места, устремлялись молодые люди, жаждущие получить об­разование и сделать карьеру. Константин (Кирилл) – выдающийся миссионер – не смог найти у себя на родине в Фессалониках учителя, способного приобщить его к «возвышенной науке». Только в столице империи он смог осуществить свою мечту и приобрести познания по многим предметам. Основатель афонского монаше­ства Афанасий, родившийся в Трапезунде, смог завершить свое образование также в Константинополе.

Наряду с частными учебными заведениями в Константинополе функционировали называемые иногда «университетами» высшие школы, организуемые либо императорами, либо от их имени реген­тами. Это были государственные учреждения, в которых на содержа­ние профессоров, занимавших весьма видное место в столичной иерархии, а также студентов выделялись довольно значительные средства. Обучение в них было бесплатным, а потому теоретически доступным широкому кругу лиц. Окончивших здесь курс ждала ка­рьера чиновника. Может быть, поэтому богословие как предмет не входило в учебную программу. Эти высшие государственные школы имели светский характер на протяжении всей истории своего суще­ствования. Первый подобный университет был создан в Византии во второй половине IX в. при кесаре Варде. В середине XI в. Констан­тином IX Мономахом была создана еще одна высшая школа, а в конце того же века – «Патриаршая Академия», готовившая высших церковных иерархов.

В университетах преподавали лучшие ученые Византии, и их слава распространялась далеко за пределы империи. Профессоров называли «вселенскими учителями». Учиться философии у Михаила Пселла (1018–1096) приходили жители не только Византии, но и западных стран, а также Багдада, Египта и других арабских государств. Были среди них и «кельты, и арабы, и египтяне, и персы, и эфиопы», как говорилось в хрониках.

В Багдаде христианским богословом Иоанном Дамаскином  (ок.675 – 753) был создан энциклопедический труд «Источник знания».

Поездки из города в город и даже из страны в страну «в поис­ках знаний» были обычны для многих арабских ученых. Языковые проблемы не стояли перед ними, так как языком межгосударственного, научного и культурного общения для всех сколько-нибудь образованных мусульман был арабский язык (как для ев­ропейцев латынь).

 

Примером, демонстрировавшим сочетание «научного туризма» с экскурсионной программой, могут служить странствия арабского путешественника XII в. Абу Хамид аль-Гарнати. Он родился и провел юность в Кордовском халифате на Пиренейском полуострове. Чтобы продолжить свое образование, он совершает морское путешествие (с заходом на Сицилию и Мальту) в один из культурных центров мусульманского мира – Александрию. Целый год он слушал лекции ученых в местном университете, а потом перебрался в Каир – второй после Багдада центр науки на мусульманском Востоке. Абу Хамид, как «заядлый турист», знакомится со всеми выдающимися достопримечательностями Египта. Он не только осматривал пирамиды, но и забирался даже внутрь амиды Хеопса. Фаросский маяк, в то время еще служивший в качестве дневного маяка, и его камни не были растасканы мест­ными жителями, также был одним из пунктов его обширной экс­курсионной программы.

Абу Хамид решает завершить свое образование (он совершен­ствовался в области мусульманского права) в самом Багдаде, который в то время был столицей халифата. По пути туда он останав­ливался в Дамаске и Пальмире, где им даже был прочитан короткий курс лекций. В Багдаде он прожил около четырех лет. Затем он отправился в Южный Азербайджан, Кавказ и далее на Волгу. Река потрясла его воображение, он отметил, что она «больше Тигра во много-много раз, она будто море, из которого вытекают большие реки». Кроме того, река замерзала так, «что становилась, как земля, ходят по ней лошади и телята и всякий домашний скот. И на этом льду даже сражаются». Его поразило обилие и размеры рыб. «Некоторых рыб может унести только верблюд». Видимо, речь шла о белугах, иногда весивших до полутора тонн. Отмечал он и дешевизну продуктов питания, особенно баранины и меда.

В городе Булгаре он испытал на себе все особенности конти­нентального климата, с очень жарким летом и большими перепа­дами температуры в течение суток.

Абу Хамид в 1150 г. отправился на Русь. О быте и жизни славян можно многое узнать благодаря его воспоминаниям. До него в X в. в Волжской Булгарии побывал в составе посольской делегации баг­дадского халифа арабский путешественник Ахмед ибн-Фадлан – он также мог на Волге наблюдать обычаи и быт славян, о которых упоминает в мемуарах, названных «Рисале» («Записка»).

Абу Хамид рассказал о вероисповедании и судопроизводстве, особенностях финансово-обменных операций и обрядах, о гео­графических особенностях и климате страны славян. Прибыв в Киев, он встретил там много мусульманских купцов.

Далее его путь лежал в Венгрию, где он прожил три года,  активно занимаясь не только торговлей, но и миссионерской деятельностью. Потом он задумал совершить хадж в Мекку. Путь его паломничества был непростым. Абу Хамид возвратился в Киев, оттуда продолжил свое путешествие на восток, достиг Хорезма, а потом уже держал свой путь на Аравийский полуостров. На склоне лет он поселился в Багдаде, но перед смертью переехал в Сирию. Аль-Гарнати провел в странствиях сорок лет. Свои впечатления о странствиях он отразил в нескольких трудах, основным из которых является «Подарок умам и выборка чудес». Абу Хамид молодым юношей пошел в «поход за знаниями» и настолько пре­успел в этом, что смог стать не только ученым-богословом, но и активным миссионером.

 

К наиболее выдающимся посольским миссиям эпохи Средне­вековья можно отнести посольство Джиованни ди Монте Корвино, отправленное папой Николаем IV к наместнику монгольско­го хана в Персию. Это и посольство Венецианской республики возглавляемое Иосафатом Барбаро в 60-е гг. XV в. в Тану (Азов), принадлежавший в то время генуэзцам и бывший важнейшим рын­ком, куда поступали китайские и индийские товары. Иосафат Бар­баро прожил в Крыму около полутора десятков лет и оставил ин­тересные воспоминания, в которых касается, в частности, многих сторон жизни русских, также пытавшихся здесь торговать. Персидский посол в Китае Шади-Кой осветил свои странствия в днев­никах, которые, будучи отредактированными лучшими поэтами Персии, вышли в свет под названием «Чудеса мира». Путешествия итальянского монаха-францисканца Джиованни дель Плано Кар­пини и фламандского монаха-францисканца Гильома Рубрука имели многопрофильный характер, но официально они также носили статус посольств.

Карпини отправился в путь по поручению папы Иннокентия IV для установления дипломатических отношений с монгольскими ханами и образования союза с ними против мусульман. В 1245 г. в возрасте шестидесяти трех лет он предпринял путешествие в Цен­тральную Азию, в столицу государства монголов Каракорум, рас­положенную у северных границ Китая. Это было уже второе посольство, которое направляла христианская Европа к монго­лам. К первым дипломатам в ставке у Великого хана отнеслись крайне высокомерно. Поэтому Карпини необходимо было дей­ствовать крайне дипломатично, чтобы не только суметь выведать у монголов их дальнейшие планы в отношении их завоеваний в Европе, но и заручиться если не поддержкой, то хотя бы нейтралитетом в борьбе с мусульманами.

Путешествие Карпини началось из Лиона, где в то время нахо­дилась резиденция папы. Он проследовал через чешские и польские земли. У мазовецкого князя произошло его знакомство с волынским князем Василько Романовичем, от которого он получил мно­го полезных сведений о татаро-монголах. «Если мы захотим по­ехать к ним, то нам следует иметь великие дары для раздачи им (монголам), так как они требовали их с большой надоедливостью, а если им их не давали, то и посол, соответственно, не мог исполнить своих дел». Прислушавшись к советам русского князя, Карпини приобрел меха в подарок Великому хану. Поездка по русской земле и вид крайних опустошений после завоеваний монголов произвели на Карпини крайне тяжелое впечатление. «Татары вступили в землю язычников-турок; победив их, они пошли против Руси и произвели великое избиение в земле Руси, разрушили города и крепости и убили людей, осадили Киев, который был столицей Руси; после долгой осады они взяли его и убили жителей города. Поэтому, когда мы ехали через их землю, мы находили в поле бесчисленное количество голов и костей мертвых людей. Этот город был весьма большой и очень многолюдный, а теперь разорен почти дотла: едва существует там двести домов, а людей татары держат в самом тяжком рабстве. Уходя отсюда, они опустошили всю Русь».

Посольство Карпини достигло первоначально ставки Батыя, которая находилась в Сарае – городе, основанном в устье Волги. По всей вероятности, подарки, а также и текст папской грамоты удовлетворили монголов, и Карпини разрешили ехать в Карако­рум, но одному – вся свита должна была вернуться обратно. Ему разрешили взять с собой только одного спутника, им был монах-францисканец Бенедикт.

Путешествие через азиатские просторы было изнурительным, Карпини с Бенедиктом проехали более восьми тысяч километров. Но они отметили, насколько хорошо была налажена транспортная сеть монголов. «Всякий день, по пяти или семи раз на дню, у нас бывали свежие лошади, за исключением того времени, когда мы ехали по пустыням. Но тогда и лошади были лучше, более крепкие». По всему пути были расположены специальные стан­ции, где монгольские «госслужащие» могли поменять лошадей и взять новые подводы. Путь от берегов Волги до стен Каракорума занял у Карпини три с половиной месяца. Если учесть, что Кар­пини вряд ли мог по причине своей крайней тучности передви­гаться быстро, то можно согласиться с тем, что дорожно-транс­портный вопрос монголы смогли разрешить.

В Каракоруме послов ждало неожиданное известие. Великий хан Угэдэй незадолго до их прибытия скончался. И теперь все готови­лись к торжественному восхождению на престол нового хана – Гуюка. Более месяца Карпини дожидался аудиенции у Гуюка. Ему была предоставлена редкая возможность наблюдать столь длитель­ное время жизнь столицы. Более всего Карпини и Бенедикта поразила свобода вероисповеданий. В монгольском государстве среди завоеванных народов были и мусульмане, и буддисты, а также христиане. Все они свободно могли отправлять свои религиозные обряды в Каракоруме. Он отметил также неприхотливость в быту монголов, их дисциплинированность, правдивость и практическое отсутствие воровства. Их главный недостаток, по его мнению, в том, что они ни во что не ставят человеческую жизнь, «убийство других людей считается у них ни за что», и презирают иностранцев.

На обратном пути «киевляне, узнав о нашем прибытии, все радостно вышли нам навстречу и поздравляли нас, как будто мы восстали из мертвых; так принимали нас по всей Руси, Польше и Богемии».

«История монгалов» Карпини дает и такие сведения: «Нашли в земле над Океаном (Северном Ледовитом) некиих чудовищ, кото­рые, как нам говорили за верное, имели во всем человеческий облик, но концы ног у них были, как у ног быков, и голова у них была человеческая, а лицо, как у собаки; два слова говорили они на человеческий лад, а при третьем лаяли, как собаки».

Вернувшись, Карпини доставил папе ответ Гуюка, который гла­сил: «Мы поклоняемся нашему Богу и с его помощью разрушим весь мир от Востока до Запада». Формально миссия Карпини, как и предыдущая, потерпела фиаско. Но тщательно подготовленный отчет о проделанном путешествии, который автор озаглавил «Исто­рический обзор» (в русском переводе – «История монгалов»), пред­ставляет огромный научный интерес с географической, этнографи­ческой, исторической и религиоведческой точек зрения.

 

Подобное путешествие было проделано и Гильемом Рубруком, который отправился в путь по поручению короля Франции Людови­ка IX. Задачи данного посольства были схожи с задачами Карпини. Посольство Рубрука отправилось из порта Северной Палести­ны – Акры – весной 1252 г. Морем они добрались до Константи­нополя, где получили рекомендательные письма от императора Балдуина II, после чего, переплыв Черное море, достигли южно­го порта в Крыму – Салдайя (Судак). Из Крыма началось их сухо­путное странствие. Здесь они купили повозки, волов и двинулись на восток.

Встречи с ханами Сартаком и его отцом Батыем не увенчались успехом, оба хана не захотели вступить с послом в переговоры. По всей вероятности, виной тому был воинствующий христианский пыл Рубрука. При встрече с ханами он и его спутники надевали монашеские облачения, раскладывали вокруг себя ритуальные предметы христианского культа, пели молитвы и т.д. Эта агрессивная демонстрация христианства, видимо, настораживала и отпугивала монгольское руководство. Но при этом Рубруку было разрешено проследовать к Великому хану в Каракорум.

Маршрут Рубрука от Сарая до Каракорума был такой же, как у Карпини. Много дней они ехали по «пустыне, огромной, как море». По прибытии в Каракорум посольство вынуждено было поехать дальше в резиденцию хана, расположенную на север от столицы.

Рубрук, как и Карпини, дает много ценных сведений о жизни китайцев и представителей других народов, находящихся в Каркоруме. О Китае он пишет следующее: «Я достоверно узнал, что в этой стране есть город с серебряными стенами и золотыми башнями». В целом же «Путешествие в восточные страны» основано на личных впечатлениях и носит достоверный характер.

Великий хан Мункэ принял Рубрука и после переговоров передал Людовику IX письмо. По примеру китайских императоров, Мункэ в этом послании называл себя владыкой мира и требовал от французов принятия вассальной зависимости как подтверждения их дружественных намерений. Разумеется, подобная система «дружественных» взаимоотношений, тем более изложенная высокомерным тоном, развеяла надежды французов на приобрете­ние союзников в лице монголов. Посольство Рубрука, как и Карпи­ни с точки зрения дипломатии удачным назвать нельзя. Он даже осмелился высказать ряд пожеланий Людовику IX относительно дальнейших контактов с монголами. «Мне кажется бесполезным, чтобы какой-нибудь брат ездил и впредь к татарам... Но если бы Господин папа... пожелал отправить одного епископа и ответить на глупости татар, которые они уже трижды писали Франкам, то ему следует иметь хорошего толмача и обильные средства».

Но оставленный Гильомом Рубруком труд – «Путешествие в восточные страны», написанный на латыни и опубликованный в 1589 г. – дал европейцам много ценных сведений не только о жизни монголов, но и китайцев. Рубрук, чей обратный путь шел от Астрахани через Кавказ и Малую Азию до средиземноморского побережья, описал Каспийское море, которое он обогнул с обеих сторон, правильно определив, что это озеро, а не океанский за­лив, как традиционно полагали средневековые авторы, опираясь на античные авторитеты: Геродота и Страбона. Рубруку удалось под­метить и одну из основных черт рельефа Центральной Азии – на­личие Центрально-азиатского нагорья. Путешествие Рубрука заметно обогатило знания европейцев о Центральной Азии.